Что рассказала Водонаева Гордону про себя и про Украину?

СМИ УКРАИНЫ

Так вот что ты из себя представляешь, Алена Водонаева!
Алена Юрьевна откровенно рассказала про то, каким был город Тюмень в криминальные 90-е годы, почему решила не покупать недвижимость в Крыму, когда начала заниматься журналистикой, а также о "путинских холуях", о скандалах на реалити-шоу "Дом-2", российской пропаганде, отношении к президенту РФ Владимиру Путину и изнасиловании в 14 лет. 
Итак, в эфире авторской программы основателя интернет-издания "ГОРДОН" Д.Гордона скандальная и широко известная не только в России Алена Водонаева.

Про свое детство и родителей

– Алена, добрый вечер.
– Добрый вечер, Дмитрий.
– Я очень рад, что мы сегодня с вами так встречаемся. Пускай заочно, но все равно. Вы необыкновенно красивы. Иного я и не ожидал увидеть.
– Спасибо.
– Вы росли в Тюмени – в краю, где очень много украинцев, насколько я знаю. Что из себя представлял город Тюмень времен вашего детства и юности?
– Это был уютный город. Я родилась в Советском Союзе. И когда я родилась, меня еще отпускали родители с бидоном за квасом и одну в магазин. Преступности не было, она была на низком уровне. И даже когда родился мой брат, иногда меня отпускали на молочную кухню за молоком. Хотя это еще дальше было. Самые добрые воспоминания у меня о раннем детстве.
И потом, когда уже случилась Перестройка, Тюмень окрасилась серыми цветами, уже преступность и бандитизм были на таком уровне, что выйти из подъезда и узнать, что в соседнем подъезде кто-то умер от рук преступника и несколько ножевых ранений, стало нормальным. Мой характер закалился, наверное, в подростковом возрасте, потому что Тюмень поменялась очень сильно.
Но родилась я в очень добром, хорошем, уютном городе. И, наверное, еще заслуга моей семьи – как я воспринимаю свой город. Потому что у нас была очень дружная семья, и мы всегда с родителями, сколько я себя помню, проводили время вместе. Я никогда себя не чувствовала одинокой. И о Тюмени у меня остались самые приятные впечатления.
– Кто ваши родители, Алена? Чем они занимались?
– У моего отца несколько образований. А когда я родилась, он работал в аэропорту Рощино, был летчиком. Я не помню, в каком военном училище он выучился. Если бы знала, что вы зададите такой вопрос, я спросила бы у папы. Потом его укусил энцефалитный клещ – и, к сожалению, по состоянию здоровья ему нельзя было, чтобы работа была связана с авиацией. Он получил историческое образование. И как-то не сложилось у него с историей.Он практически сразу потом получил медицинское образование и стал директором протезно-ортопедического предприятия в Тюмени. Он ставил руки, ноги инвалидам таким, за которых никто браться не мог, потому что были сложные случаи. У него самого отец, мой дед, был на протезе. И как-то вот отец знал, как это все делать. Очень много людям помогал.
Мама моя по образованию экономист. И она проработала сначала 13 лет преподавателем экономики, а потом она ушла работать в "Сбербанк". Говорит, что это были самые ужасные годы в ее жизни и работе.
– Вы в достатке росли или проблемы были?
– Мы были среднестатистической, обычной семьей, но у которой появился видеомагнитофон, когда еще у многих знакомых его не было. Каким-то образом родители его достали. Я помню, что у нас всегда было мясо.
И почему-то родители очень часто в 90-е запасались 50-килограммовыми мешками сахара и картошки. У нас всегда был мешок 50-килограммовый сахара и картошки. Поэтому я считала, что мы богаты, живем в достатке: у нас есть сахар, картошка, есть автомобиль. Сначала был "Запорожец" у отца, потом он накопил на "Жигули". Такая вот чуть-чуть даже, можно сказать, зажиточная семья.
Но не олигархи и без понтов.

Про свою работу журналистом

– Вы окончили филологический факультет Тюменского государственного университета по специальности "журналист". Сразу пошли работать на телевидение?
– Я начала работать на телевидении еще на первом курсе. Мне удавалось совмещать работу и учебу, несмотря на то, что я училась очно и у меня был принцип "никогда не пропускать пары".
То есть я прекрасно понимала, что даже если я не уловлю какую-то информацию, мое присутствие на семинаре всегда мне сыграет в плюс. Преподаватель видел, что я присутствовала, – значит, как-нибудь разговор вырулится все равно в мою сторону. Так и было, в принципе.
Потому что, например, мне очень тяжело давалась политология, очень тяжело давалась экономика, которая тоже была на журфаке, но тем не менее из-за того, что я не пропускала, я хорошо окончила университет. И работать я начала на первом курсе. Я пошла в редакцию телеканала "Ладья" и работала криминальным корреспондентом.
– Это же ужас, да? Криминальным корреспондентом работать. Это и трупы, и катастрофы, аварии – все что угодно. Вы насмотрелись много вообще в своей жизни?
– Да, я насмотрелась очень много. Причем я довольно хладнокровно всегда работала, понимая, что это моя задача – осветить ситуацию, какой бы чудовищной она ни была. И поэтому когда я на сегодняшний день читаю новости у нас в России, что доцент Соколов расчленил свою любовницу – или вот недавно расчленили рэпера, – я на это очень спокойно, цинично реагирую.
И начинаю думать: "Ага... Какой бы вопрос я задала сейчас Соколову или жене рэпера?"
– А какой вопрос вы бы им задали?
– Я всегда спрашивала преступников об их мотивах. Мне всегда, когда люди совершали какие-то чудовищные преступления, было и страшно с ними общаться, но в то же время очень интересно понять истинную причину.
Ведь преступник – это такой же живой человек, у которого есть свои мотивы, чтобы совершать эти чудовищные вещи. Ну, над всякими воришками и карманниками я стебалась и спрашивала: "А вы работать не пробовали нормально?" Чуть-чуть даже где-то издевалась.
– Когда вы видели трупы, расчлененку, страшные ДТП, убийства, ничего не екало в груди, никаких проблем не было?
– Вы знаете, Дмитрий, екало, только когда ситуации касались детей. Когда какой-нибудь пьяный водитель, почему-то вдруг решивший, что он пуп земли и позволивший себе сесть за руль, едет и сбивает, например, детей, которые переходят дорогу.
И вот приезжают матери на место событий, сидят на дороге и ревут над телами детей – вот это было сложно. У меня было пару раз такое, что я не привозила шефу материал. Получала, конечно, за это выговор, но я не могла подойти к матери, я не могла описать ситуацию, потому что меня по-человечески просто выбивало из себя. Я не могла сделать такой сюжет.
Такое было пару раз. И это все было связано именно с детьми.

Про город детства Тюмень

– Сегодня вы в Тюмень приезжаете?
– Я была последний раз в Тюмени в 2009 году. Тогда еще со своим первым супругом. Он приехал к моим родственникам – они уехали в Курган охотиться, что я очень не поддерживаю.
Охоту, в смысле, не поддерживаю. Но тем не менее я посидела в Тюмени беременная, подождала, когда муж съездит на охоту. И мы снова улетели в Москву. Я не виделась ни с друзьями, ни с родственниками.
Плюс ко всему я носила под сердцем ребенка, и мне принципиально было спокойно провести это время, чтобы ни с кем не встречаться, никому не говорить об изменившемся положении. Тогда еще не было видно.
Я на себя хрустальную вазу надела и очень избегала общения со всеми. Поэтому то, что я побывала в Тюмени, даже никак на мне, к сожалению, не отразилось. Я бы хотела побывать там сейчас.
– А что говорят ваши знакомые, друзья? Тюмень лучше стала, чем была, или нет?
– Дмитрий, для меня она стала лучше, когда губернатором Тюменской области стал Сергей Семенович Собянин.
Меня очень многие начали подкалывать в комментариях: "Алена, за что вам нравится Собянин?" Я отвечаю, что я живой человек, у меня может быть какая-то личная симпатия, даже несмотря на то, что иногда я этого человека критикую.
Действительно, город заиграл новыми красками. Как похорошела Москва при Собянине, так похорошела Тюмень сначала при Собянине. Тюмень – это была такая репетиция. Поэтому для меня уже тогда, когда Сергей Семенович занял пост губернатора, город стал преображаться.
У нас отремонтировали здания театров, у нас бордюры положили, у нас зеленью все засадили – все очень красиво стало.

Про папу и маму

– Вы очень популярны в России и за ее пределами. А как к вашей популярности относятся папа с мамой?
– Мне кажется, родители уже привыкли к моей популярности. Безусловно, она доставляет какие-то неприятные моменты, потому что популярность не всегда бывает белая – она бывает еще и скандальная.
Мои родители очень сильно переживали, когда в начале этого года со мной случился скандал уровня федерального масштаба. Они за меня, откровенно говоря, просто боялись. И даже предлагали мне нанять охрану, чтобы я не приходила, не приезжала домой одна поздно вечером. Потому что боялись. Потому что была как бы критика с трибун.
И вот тут мои родители сильно понервничали. Мама за сердце держалась и пила успокоительные. Но как-то мы это пережили.
Я, конечно же, своим родителям по жизни доставляю моменты понервничать, попереживать. Но я такой человек. И у меня, наверное, не простой путь. Он очень тернист, он очень не обычен, не стандартен.
Многие мои подруги живут более спокойной, размеренной жизнью: отучились, вышли замуж, родили детей, занимаются бизнесом, карьерой, живут с одним и тем же человеком, счастливы и все хорошо.
У меня другой путь. И я думаю, что мои родители уже к этому привыкли. Потому что мне 38 лет, я сама уже давно обеспечиваю семью, в том числе родителей, сама принимаю решения. И во мне есть такие черты характера, которых нет у мамы и у отца. И они понимают, что мне можно доверять и можно за меня не переживать в каких-то моментах.
– Вы родителей перевезли в Москву или они в Тюмени?
– Так получилось, что менее чем через год после того, как я прилетела в Москву, моему отцу предложили работу в Москве. И они подумали, что если уехала я и сказала, что не собираюсь возвращаться в Тюмень, то, наверное, было бы здорово, если бы мы снова объединились. Они продали наш огромный дом в Тюмени, продали еще что-то.
Я не помню, что было у отца. Какой-то гараж, а может быть, два. И вот этих всех больших денег с дома в 800 м² им хватило только на "двушку" в Одинцово в Московской области. Они это понимали, но пошли на такой шаг, чтобы мы всей семьей были вместе. Потом бабушку мы перевезли.
– Вы красивая в маму или в папу?
– Мне кажется, в обоих. Я похожа и на мать, и на отца. Но по линии моего отца все такие чернобровые... Вообще все из Донецка и Луганска. И даже фамилия Водонаев числится только в тех областях – Донецкой и Луганской.
Я даже поднимала какие-то старые документы, мне брат родной помогал. Я нашла своих родственников, которые действительно там жили. Хорошо, что я сейчас опять об этом вспомнила. После разговора я поищу эти бумаги.
Мне очень интересно вообще разузнать и увидеть своих родственников. Потому что в России я не знаю никого по фамилии Водонаев. Все мои родственники – они в Украине. И дед по моему отцу – он такой чернобровый, он играл на баяне, он такой вот, импозантный мужчина, как все украинцы, мне кажется.
У меня корни оттуда. Это даже по фигуре видно.

"На Украине" или в "Украине"?

– Вы сейчас сказали "в Украине". Это необычно для тех, кто живет в России. Они обычно говорят "на Украине".
– Хочу немножко защитить россиян. Потому что мы знаем, что правильно говорить "в Украине". И я всегда стараюсь говорить "в Украине".
Когда я пишу свои тексты, я всегда проверяю их и понимаю, что если я, например, на YouTube делаю какой-то выпуск или пишу пост в Instagram, я всегда напишу "в Украине", но иногда, действительно, может, по старой привычке, потому что мы все родились в Советском Союзе – мои друзья, ровесники и те, кто постарше меня. И просто по старой памяти, совершенно случайно иногда они могут так казусно выразиться и сказать "приехал с Украины" или "на Украине". Ничего страшного.
Одесситы, кстати, тоже бесятся, когда говоришь не "Одесса", а "Одэсса". При одесситах нельзя говорить "Одэсса". (Смеется.)

Про мечты стать моделью

– Да. Вы уже с детства, насколько я знаю, хотели стать моделью, да?
– Да. Мне нравилось быть на публике, мне хотелось как-то себя продемонстрировать. Наверное, быть моделью было мечтой, но недолго. Потому что я уже в 12 лет пошла работать в газету "Тюменские ведомости" и за копейки писала там статьи и очень гордилась этими копейками. Потому что мне хватало на бублики.
Один раз я даже на свои деньги купила себе юбку и сумку. И это было очень классное время. Я тогда поняла, что можно быть независимой от родителей. Поэтому я, наверное, осознавала, что моделью быть здорово, но я почему-то адекватно понимала, где я нахожусь. Я понимала, что я живу в Тюмени.
Где модели, которых я вижу в журналах Elle, Vogue... Я покупала глянцевые журналы, смотрела на этих моделей 90-х – Синди Кроуфорд, Клаудия Шиффер, Летиция Каста – они были для меня примерами. И я понимала, что я не в том месте и не в то время родилась. Что, наверное, нужно не делать упор на моделлинг, а оставить его как хобби.
Пусть я буду принимать иногда участие в каких-то съемках, фотосессиях, иногда на каком-то показе пройдусь. Я участвовала в конкурсах красоты, но не занимала никогда первое место.
Я вообще никогда первое место нигде не занимала и понимала, что пусть это будет как хобби, но упор все-таки нужно делать на что-то более созидательное. И поэтому меня привлекала журналистика с детства.

О проекте "Дом-2"

– Ваша всероссийская популярность началась с участия в проекте "Дом-2". Как вы туда попали?
– Я была зрителем проекта "Дом-1". Тогда для российского телевидения жанр реалити-шоу был в диковинку. Я помню, на третьем курсе я вообще даже защитила курсовую работу на тему реалити-шоу "За стеклом", я делала разбор по этому реалити-шоу.
И формат реалити мне уже тогда стал интересен. Я потихоньку начала отходить от криминальной журналистики и увлеклась жанром реалити. Посмотрела "Дом-1", где участвовали семейные пары, его вел Николай Басков. Люди, наверное, уже после "Дома-2" даже не помнят, что изначально был "Дом-1", который вел Басков.
Мне родители купили мою первую однокомнатную квартиру в Тюмени. Сказали: "Ремонт делай сама. Ты зарабатываешь, работаешь. Делай ремонт". У меня есть деньги. И я понимаю, что это либо съездить отдохнуть сейчас, либо действительно сделать ремонт, но тогда остаться в Тюмени, куковать и никуда летом не поехать.
Я приняла решение сделать ремонт. Денег нет. И тут кастинг на реалити-шоу в "Дом-2", но уже не для семейных пар, а для молодежи. Идет этот "Дом" первый месяц, я присматриваюсь, приглядываюсь. Понимаю, что, в принципе, мне было бы интересно туда попасть.
Там такие классные ребята – мои ровесники, кто-то студент, кто-то – нет. Все примерно в одной весовой и возрастной категории. И мне так туда захотелось... Думаю: "Вот он – мой шанс. Я как раз дипломную работу напишу на тему реалити-шоу, узнаю всю эту кухню изнутри, узнаю, как все это работает, присмотрюсь и денег сэкономлю. Не надо будет на отпуск тратиться. Вдруг пройду кастинг – меня возьмут. И лето потусуюсь на "Доме-2".
И все, я приехала туда и меня взяли. И когда наша звездная шестерка или восьмерка хедлайнеров проекта, на которых все держалось, выстрелила так, что с нашими лицами билборды висели по всей Москве, нам предложили очень выгодные контракты и попросили остаться там.
Я понимала, что в Тюмени моя зарплата на телевидении в лучшем случае составляет 17 тысяч рублей. Так – обычно 14, но если повезет – 17. А тут контракт $6 тыс. в месяц. Я таких денег отродясь в руках не держала. И понимала, что очень сложно заработать такую сумму, только-только приехав в Москву.
Я поняла, что это мой шанс и что как бы сложно ни было, нужно очень грамотно распорядиться этим опытом и этим капиталом. Я в первый же год жизни в Москве, когда жила на "Доме-2", купила себе квартиру в Одинцово.
Маленькую, скромненькую, но свою и в Московской области. Пока мои коллеги по "Дому-2" тратили на шмотки, на какую-то зездную пыль, им очень хотелось вечеринок, они дорвались – я все в кубышечку, все аккуратненько... Покупала, конечно, себе наряды какие-то, кофты, платья, но большую сумму я откладывала на квартиру.
– Вы с 2004-го по 2007 год участвовали в реалити-шоу "Дом-2" и прожили под камерами три года. Это вообще рекорд, по-моему.
– Нет, не рекорд. Там участники живут подольше. Я ушла через два года и девять месяцев. Почти три года. Я ушла сама. Я была первым человеком, кто ушел оттуда сам.
Мне еще ребята крутили пальцем у виска и говорили: "Ты что? Как ты можешь из такой кормушки уйти? Хочешь – отдохни, в отпуск съезди.
Но зачем же? Мы звезды, у нас есть все, что мы хотим..." Но я понимала, что мы не звезды. Я почему-то, даже несмотря на обрушившуюся на меня популярность, понимала, что мы не делаем ничего, чем можно гордиться. Мы просто участники реалити-шоу. Как вот Ким Кардашян, когда она стала известна. Это такой мыльный пузырь, Дмитрий, честно говоря, за который мне порой даже было неудобно – что мы вот так трусами наружу живем и за это получаем деньги. Поэтому я уходила без сожаления, ушла сама.
Меня еще хотели оштрафовать и не вернуть депозит, который у меня лежал, потому что я нарушила условия договора. Я поняла, что я больше там не могу находиться.

О К.Собчак

– Но квартира в Одинцово у вас уже была, в конце концов. Было куда уходить, правильно?
– Было, да. Но я все равно не в нее ушла. Мне не хотелось как-то так, в Одинцово. Мне хотелось чего-то еще более самостоятельного. Погулять долго не получилось. Я была свободна неделю. Потом я сразу стала жить с мужем и ушла в мужний дом. Из "Дома-2", получается.
У меня никогда не было такой жизни, которую я себе представляла. Помню, когда я жила в Тюмени и увидела по телевизору Собчак... Я еще тогда училась на втором или на третьем курсе.
И был какой-то сюжет на НТВ про "золотую молодежь". Я так обалдела... Думаю: "Я так хочу жить, я туда хочу". Кто бы мог подумать, что я рядом с Собчак уже через полгода окажусь и буду взаимодействовать с ней в одном проекте?
Мне всегда хотелось какой-то такой, красивой, жизни. Но не получилось. Потому что муж забрал в дом – мы стали жить семейной жизнью. И я даже не узнала, что такое тусовочная Москва, о которой как раз в нулевых ходили слухи, легенды. Были клубы, была как раз культурная клубная история, все тусовались. И мимо меня все это прошло. Ну и что? Значит, так должно быть.
А после того, как с мужем развелась, я уже была с сыном. Какие тусовки? Вот так и живу, не зная Москву такой, которой мне хотелось всегда ее узнать. Всегда хотелось. Но я до сих пор не знаю, какая она. (Улыбается.)
– С Ксенией Собчак вам интересно было находиться рядом все это время?
– На тот момент – очень. Мне очень она нравилась. И мне кажется, что я ей нравилась тоже. Насколько возможно было дружить в формате "ведущая – участница", настолько мы дружили. Делились какими-то секретами. Когда микрофоны на нас не были надеты, мы шептались с ней за баней. И в то время я относилась к ней с восторгом, с уважением, симпатией.
– А сейчас что?
– Сейчас, Дмитрий, я очень по-разному к ней отношусь. Безусловно, у меня есть уважение к этому человеку за то, что она так много всего сделала и так много где себя проявила. Она смелая, образованная, умная. Но вот это странное вранье, которое порой исходит от нее...
Приведу пример. Она недавно давала интервью Алексею Пивоварову и сказала, что "в Москве ни один человек на лавочке от коронавируса не умер. Всем была оказана помощь.
За всеми внимательно следили, и наше здравоохранение, во всяком случае в Москве, все держало в узде, все контролировало, и никаких казусов не было".
Мы с Ксенией, видимо, смотрим и читаем разные новости. В принципе-то, в этом и была проблема в начале года, когда мне пришлось отстаивать свою позицию перед всеми федеральными каналами, пропагандистами, когда вся эта свора на меня обрушилась. У меня ощущение, что мы порой с некоторыми людьми, особенно журналистами, которые могут манипулировать общественным мнением, из разных источников информацию берем.
Потому что я лично читала, и очень многие публичные люди рассказывали о своем опыте: как к ним приезжала "скорая", как они не могли дозвониться, как кидали трубку и говорили "звоните туда, звоните туда". И я лично своими глазами видела, как на лавочках умирали люди. Особенно одна женщина, которая, видимо, мигрантка (они откуда-то из Средней Азии у нас) – в прямом смысле человек умер на лавочке.
Потому что его привезли – документов не было. Как можно уважать Ксению, когда она такие вещи говорит?

Про то, как жить на виду у всей страны

– Около трех лет находиться на виду не просто у кого-то одного или у семьи, а у целой страны... Ведь микрофоны на вас практически постоянно были?
– Да.
– И вы постоянно были на виду.
– Мы со временем поняли, где нас не слушают, где можно пошептаться, где можно снять микрофон и что-то секретное обсудить, но чаще всего это пресекалось. Потому что в огромной аппаратной работали люди, которые в том числе должны были следить за тем, чтобы никакая информация нигде за углом не была перешептана.
За этим внимательно следили люди, которые получали за это деньги.
– Психологически это сложно было?
– Вот когда мне стало сложно, тогда я и ушла. Потому что я не могу идти против себя. Сначала было весело.
Для меня важным моментом было, чтобы продюсеры разрешили мне улетать в Тюмень на госэкзамены, на предзащиту и на защиту диплома. Потому что для меня на первом месте всегда было мое образование.
Мне важно было окончить университет, я не могла подвести родителей. Поэтому после обсуждения с продюсерами, что меня отпускают по всем моим университетским вопросам, я подписала договор на продление.
Но когда уже через два с половиной года мне психологически стало сложно находиться под камерами... Я взрослею, я меняюсь. В 22 года у меня одно ощущение, мне весело жить в этом пионерском лагере, я не обращаю внимания на микрофоны и камеры, я сумасшедшая, сумасбродная...
Это такой экспириенс в жизни, который мало кто может пережить. Такой пионерский лагерь, но только когда ты уже совершеннолетняя, тебе уже можно выпить алкоголь, тебе уже можно поехать на вечеринку с друзьями... То есть такая свобода, лафа, своего рода анархия и протест. Мне правда нравилось в то время находиться на "Доме-2". Но когда разонравилось, я ушла. Э
то касается всего: мужчин, браков, отношений с людьми. Когда мне становится некомфортно, я ухожу.
– Вы зарекомендовали себя одной из самых скандальных участниц шоу. А какие самые яркие скандалы с вашим участием были?
– Я дралась с одной девчонкой из Махачкалы за котлету. У меня было две драки с девушками. До этого никогда вообще не дралась с женщинами. Как-то не было повода.
Я была интеллигентным человеком и под присмотром родителей. У меня родители никогда между собой не дрались и не ругались. Они оба спокойные. Для них, кстати, тоже было открытием, что я вообще такая.
Они не знали, что я могу ругаться, материться и быть вот такой, скандальной. У мамы сначала был шок. И есть два момента, за которые мне немножечко стыдно: за драку с девушкой из Махачкалы из-за котлет (мы котлеты не поделили) и за драку с Викторией Боней.
Не помню из-за чего, но помню, что я ее...
– За мальчика?
– ...передатчиком между бровей ударила, микрофоном.

О блогерстве

– Вы и телеведущая, и журналист, и блогер, и писательница. 11 лет назад вы открыли личный блог на mail.ru и он занял третье место. Первое место занял тогдашний президент Д.Медведев, второе – В.Соловьев, и третье место – вы. Удивительно. За счет чего это произошло?
– Не знаю. Мне кажется, наверное, за счет того, что моя личность была интересна женщинам. Одни узнавали во мне себя.
Потому что я всегда вела блог очень искренне, простым человеческим языком описывала какие-то ситуации, которые происходят, когда меня что-то возмущает или, наоборот, когда я чему-то рада.
И люди, наверное, узнавали во мне себя. Поэтому был такой интерес.
Действительно, соседство с этими фамилиями – Соловьевым и Медведевым – для меня на тот момент было удивительным. Потом история повторилась – и с этого года моя фамилия снова вертится среди их фамилий. Где-то там. Но тогда я, наверное, не придала значения. Хотя мне было приятно, конечно.
Я понимала, что могу быть интересной людям уже не в рамках проекта, а в рамках новой интернет-истории. Потому что тогда блоги только появились. Тогда еще не было в широком понимании блогеров, как сейчас.
И вот тогда мы были такие корявые, начинающие блогеры. Приятно чувствовать себя причастной к созданию истории блогинга в России.
– Что вас как блогера больше всего волнует? Какие темы?
– Последнее время меня очень волнуют темы, связанные с женщинами. Я очень часто и в своих выпусках на YouTube, и в своих постах в Instagram поднимаю тему домашнего насилия. Недавно я затронула тему женского обрезания.
У нас в стране нет закона против этого. Все, что связано с женщинами. И, конечно, социальная, политическая повестка – она меня в последнее время интересует, как ничто.

Про изнасилование в 14 лет

– Вы сказали о насилии над женщинами. Я знаю, что вас изнасиловали в 14 лет в Тюмени, да?
– Да. У меня был такой эпизод в жизни, о котором я никогда ни одной живой душе не говорила.
И только недавно, после того как Стас Костюшкин признался, что над ним было совершено насилие в детстве, я поняла, какое большое дело он сделал.
Я поняла, каким нужно быть смелым человеком, чтобы это сказать и тем самым предотвратить очень много подобных случаев. Потому что даже когда я об этом сказала, мне пришло тысячу писем от женщин, которые рассказывали свои истории, и сотни сообщений от женщин, которые сказали: "Алена, спасибо большое.
Я лежу смотрю на своих детей и понимаю, что к ним нужно внимательнее относиться".
Я понимаю, что сделала большое дело, несмотря на то, что мне было непросто это сделать. И я бы, Дмитрий, этого не сказала, если бы не Костюшкин. Мы бы сейчас об этом не говорили и люди бы, наверное, не придали бы значения этой страшной теме. А сейчас они хотя бы задумались.
– Как это произошло, Алена?
– Я стояла на остановке и поехала распечатывать фотографии. Мне нужно было проехать две остановки. Это был день. Ко мне подошел мужчина в светлом костюме, познакомился со мной. Спросил, куда я еду.
Я сказала, что еду отдавать пленки, чтобы напечатать фотографии. Он предложил подвезти. Я сказала ему: "Нет, я с вами не поеду, мы с вами только познакомились – я вас не знаю".
Он сказал: "А когда ты поедешь обратно забирать фотографии? Может, мы тогда увидимся и попьем где-нибудь чай?" Я сказала: "Я уже завтра поеду забирать фотографии. И поеду в это же время". Взяла ему и сама рассказала.
И вот на следующий день, когда я поехала и стояла на той же самой остановке, он приехал туда. И я уже не побоялась сесть к нему в машину, потому что вроде как узнала его вчера, и он произвел на меня нормальное впечатление.
– И вроде нормальный человек, нормальная машина...
– А я не помню, какая была машина. Просто была машина. И человек нормальный.
Он был приятен, воспитан, хорошо одет. Я села к нему в машину. И он повез меня якобы довозить до места, где я печатала фотографии, но меня он туда не довез.
Он увез меня в другое место – к себе домой.
– И нельзя было вырваться?
– Я боялась, Дмитрий. Я не понимала, как дальше действовать. Потому что только уже когда он меня повел в подъезд, я поняла, что со мной сейчас может случиться все что угодно: я могу быть жива, а могу быть уже не жива.
Для меня было важно, просто чтобы он отпустил меня – и я пришла домой к маме и папе. О
ни меня не отпускали дольше, чем до 11-ти часов вечера, гулять. Поэтому мне еще принципиально важно было, грубо говоря, не рыпаться, а просто вернуться домой до 11-ти часов к маме и папе живой, не избитой. Потому что я не знала, как он себя поведет.
А если бы он себя проявил как-то агрессивно?
Я боялась, что он ударит меня. Вот такое...
– Но он не был извращенцем каким-то?
– Для меня он извращенец всегда будет, конечно.
– Ну это понятно.
– Для меня извращенец – любой человек, достигший совершеннолетнего возраста, который испытывает влечение к 14-летнему ребенку.
Когда разница у людей в возрасте, например, ему 60, а ей 30, – это неощутимая разница, ее практически нет. Мы все взрослые люди. Но когда тебе, например, 25, а девушке 14 – ты уже извращенец.
Это ненормально – испытывать влечение к детям. Все равно, как бы я ни выглядела, по мне было видно, что я ребенок. Несмотря на то, что мои украинские корни, конечно, предательски проявляли меня как женщину.
Я всегда была очень яркой. "Кровь с молоком" про таких говорят.
– Вы не рассказали родителям ничего?
– Ничего. Мои родители узнали об этом недавно из интервью, из исповеди, которая вышла. Я подготовила родителей только за день до выхода этой программы. И рассказала, что в моей жизни был такой случай.
– Это давило на вас в последующие годы?
– Я не знаю, Дмитрий. С одной стороны, наверное, да. Но с другой стороны, я настолько глубоко прятала этот случай куда-то в закрома своей памяти и настолько не позволяла этой слабости и этим травмам вылезти вперед меня...
Я не позволяла себе расстраиваться, вспоминать, накручивать. Я до сих пор считаю своим первым мужчиной не этого извращенца. Я считаю первым мужчиной своего парня, с которым мы три года потом встречались, с которым у меня и началась любовь, первые поцелуи, отношения, романтика, близость.
Наверное, просто удалось хорошо это все спрятать, но травмы – они же делают нас сильнее. Для чего-то мне нужен был в жизни этот опыт.
– Этот человек больше не пытался с вами встречаться?
– Я его никогда в жизни больше не видела. Никогда. Я даже не знаю, кто он такой.

О моральном уродстве

– Возвращаясь к вашему творчеству как блогера... В январе вы выложили в сеть пост, где призвали "не рожать этому государству рабов", а всех малоимущих, которые будут использовать возможность получения денег за рожденных детей, назвали "быдлом". Я понимаю, что вы имели в виду. Тем не менее в России это вызвало жуткий протест со стороны официальных СМИ. "Время покажет" на "Первом канале" даже посвятили вам целый выпуск. Даже президент РФ В.Путин отреагировал и назвал вас и таких, как вы, "моральными уродами". Вы себя ощутили моральным уродом?
– Ощутила не себя – ощутила моральными уродами тех, кто отнекивался от проблем и переводил угол внимания и суть сказанного на мои грубые слова.
Я конечно же, научена этим опытом и больше не разбрасываюсь такими словами в публичном пространстве, как "быдло" и "не надо рожать рабов", но мое мнение остается таким же. Я не считаю, что при помощи материальных подачек, таких мизерных, мы сможем решить вопрос демографии нашей страны и взрастить здоровое общество. Мы не в роды должны вкладывать деньги, не материнским капиталом, так скажем, рассчитываться.
Мы должны рассчитываться с населением образованием, хорошим здравоохранением, мы должны сделать так, чтобы люди не хотели уезжать из нашей страны, чтобы светлые умы оставались здесь, чтобы мы не боялись растить и воспитывать наших детей.
А вот эти подачки, этот материнский капитал, который реально простимулирует только маргинальную прослойку общества, людей, про которых я лично каждый день читаю новости – где издеваются над детьми, где детей за бутылку водки отдают, где могут убить своего ребенка...
При этом люди, которые участвуют в таких происшествиях, про которые мы эти сводки читаем, – у них, как правило, по трое, по четверо, по пятеро детей, и все эти люди живут на пособия. Люди, у которых есть серое вещество в голове, не будут рожать из-за материнского капитала. Нас не простимулировать этим.
Я, конечно же, очень сильно возмутилась. Я не смогла промолчать. И сверху возмутились тоже. Потому что они не ожидали, что кто-то вдруг святые намерения святого человека посмеет критиковать.
– Я знаю, что спикер Государственной думы России [Вячеслав Володин] назвал вас с трибуны бесстыдницей и предложил оштрафовать на 100 миллионов рублей за оскорбление общества. Почему не на 200? Почему только на 100?
– Почему так мало? Я вот тоже подумала: "Что это за категории, которыми мыслит человек?"
– Кстати, 100 миллионов рублей – это больше миллиона долларов. 1,5 млн почти, да?
– Понимаете, какие цифры в голове пронеслись? Он ведь это сказал спонтанно. Для него эта цифра – это сродни штрафа. То есть я как мать-одиночка получаю от государства 10 тысяч рублей в качестве поддержки во время пандемии.
Володин дает мне 10 тысяч рублей. Но оштрафовать он меня хочет за слова, за свободу слова, за мое мнение гражданина на 100 миллионов рублей.
За 100 миллионов рублей можно квартиру купить в Хамовниках. Если бы у меня были такие деньги... Я не мыслю такими категориями. Я понимаю, что оштрафовать можно, ну, на 10 тысяч рублей, если уж совсем что-то сильно нахулиганить, но не за слова, не за свободу слова и не за мнение гражданина.
Я, конечно, была поражена, что мне столько внимания уделили и такие жестокие меры в отношении меня принимались. Меня вызывали в МВД, я проходила лингвистическую экспертизу, где мои слова были проверены на экстремизм и все, что мне было приписано. И все козыри оказались у меня в руках. И это дело закрыто.
Я оказалась права. В моих словах официально не нашли ничего плохого, но стращали, пугали и линчевали они меня, наверное, две недели. И хорошо, что это произошло. Зато, знаете, Дмитрий, я поняла, как в нашей стране работает пропаганда. Я правда этого не знала. Я никогда не обращала на это внимания, потому что я не смотрю телевизор. Какое мне дело, что говорят по телевизору?
А сейчас, когда я с этим столкнулась, я поняла, какое мне дело. Людям моей страны пудрят мозг с экранов телевизоров 24 часа в сутки. То есть YouTube – это единственное место, где молодежь может получить хоть какую-то объективную информацию о том, что происходит у нас.
Я пришла на телевидение, на "Первый канал" – и говорю им, что нам надо как-то решать вопросы с детьми, потому что у нас очень много нищих. У нас главная проблема какая в стране? Это бедность, нищета. У нас дети живут в нищете.
Я им об этом, а они мне про Америку. Я им об этом, а они мне про Украину. Да вы целыми днями должны говорить о том, где у нас в Омске, в Казани, в Тюмени что произошло, где чего-то не хватает, где у детей случилась беда...
Об этом нужно говорить. Вот такие вопросы нужно поднимать. Нет. Пропагандисты работают на ура.
И я даже не удивлена, что когда сейчас голосовали за поправки к конституции, понятно, что они нарисовали их и все это фальсификации и все как обычно, но я убеждена, что действительно большой процент людей в России благодаря пропагандистам поддерживают действующую власть и Владимира Путина.

О травле

– Когда вас начали травить, вы почувствовали страх?
– Я обману вас, если скажу, что я его не почувствовала. Первую ночь, когда меня начали травить, мое сердце билось очень сильно, я вот так вот дышала... (Тяжело дышит.)
То есть у меня грудная клетка... Я прямо видела, как я лежу в кровати в обнимку с котом, а уснуть не могу, потому что я очень быстро дышу. То есть я понимаю, что я нервничаю. Я пила валерьянку, мне было страшно.
Я боялась, что сейчас ко мне придут с обысками. Я боялась, что мне подбросят наркотики. Я перестала ездить за рулем своей машины. Я продала машину, кстати, недавно. И перестала я садиться за руль машины именно по той причине, чтобы мне не подбросили наркотики. Я понимаю, что, может, никто и не хотел их подбрасывать, но у меня есть примеры.
Недавний пример с [журналистом] Иваном Голуновым. И что мешает кинуть мне в машину тоже что-нибудь? Поэтому я избегала всяческих провокаций и всегда ездила на такси. Ну и стала следить за тем, что я говорю.
Я не стала меньше критиковать власть, но я стала аккуратнее это делать.
– Кто-нибудь из коллег по шоу-бизнесу выступил против вас?
– Иван Охлобыстин выступил против меня. Но я не считаю его коллегой по шоу-бизнесу. Я его считаю путинским холуем. И, в принципе, очень многих после истории с поправками к конституции я теперь такими считаю.
Люди, конечно, проявились, открылись – и мы увидели истинные лица проститутов. Я помню только тех, кто меня поддержал. А тех, кто выступил против меня, было мало. И в основном это были люди из правительства.
А из шоу-бизнеса это был Иван Охлобыстин.
– Удивительная история, как вы сказали, с "путинскими холуями" – я разделяю ваше мнение. Какие замечательные актеры, которых мы так любили, начиная от Машкова, заканчивая Пореченковым...
– Безрукова.
– Да. Что с ними со всеми случилось? Охлобыстин – он же талантливейший человек по натуре, и он себя показал таким мерзавцем закоренелым... Это началось еще с позиции по Украине. Что с ними всеми происходит? Это деньги или это потеря нравственных ориентиров?
– Наверное, в первую очередь это деньги. Потому что деньги предлагают большие. Тут как ты сам поступишь, как ты сам себя чувствуешь.
Если у тебя совесть есть, если ты уважаешь себя и думаешь, как в твоей стране после того, как нас здесь не будет, будут жить наши внуки и дети, – если ты об этом задумываешься, то тогда ты отказываешься. И тогда ты не идешь за тем, что тебе претит. Но если ты хочешь сейчас своему ребенку построить дворец, замок, дом, квартиру, то, наверное, ты соглашаешься.
Я разочаровалась в очень многих артистах, актерах именно за период, пока я внимательно и с интересом наблюдаю, кто как продается. Они иногда делают такие посты продажные... Якобы нативные. То есть будто бы не видно, что это реклама.
Но на самом деле люди же не идиоты. Мы живем в то время, когда у нас есть интернет, когда у нас есть доступ к информации и мы прекрасно понимаем, что и где происходит и почему так или иначе звезда занимает такую позицию.
Мне бы очень хотелось, чтобы наши звезды были более не политически активными, но чтобы у них была своя гражданская позиция, чтобы они не были продажными и не делились на лагеря – кто "за", кто "против". В основном, конечно, все "за". Кто-то отмалчивается, и единицы говорят о том, что они думают.

О политической карьере

– Вы сейчас говорите совсем не как девушка из "Дома-2" – вы говорите как зрелый политик. Скажите, в политику вы не собираетесь?
– Мне интересна стала политика сейчас, но приходить в политику дилетантом – это не в моих правилах.
И я сейчас поступила в МГУ. Я буду год учиться на журфаке, переподготовка профессионалов. Это не заочно – это очно. Всего лишь, слава Богу, четыре раза в неделю я буду посещать лекции.
И потом, я думаю, не получить ли мне полноценное юридическое образование, то есть второе образование? Тоже, кстати, возможно, в МГУ. Потому что МГИМО – это не мой вариант, я не знаю английский язык и вряд ли я его когда-то выучу. Мне очень тяжело даются языки. Я вот вообще не про языки.
И если идти в политику, то идти компетентным человеком. У нас в политике и так достаточно людей, которые находятся не на своем месте, которые не справляются с задачами, не справляются со своей работой. Зачем мне – еще одной такой же зеленой – туда приходить?
У меня нет амбиций сделать политическую карьеру. Мне нравится, сейчас быть свободной. Мне нравится быть независимой, нравится, что я не примкнула к какой-то партии, хотя меня тянули и сейчас.
Я не буду называть партию, но мне предложили очень большие деньги. Дмитрий, у меня нет таких денег. И если бы я их сейчас взяла, я бы, наверное, тут в перьях... (Улыбается.)
– Давайте не называть партию – назовем сумму только.
– Ой, неудобно даже называть.
– Не, нормально. Мы же не знаем, что за партия и кто предложил. Просто сумму. Какие деньги на кону стоят?
– 50 миллионов рублей за то, что я примыкаю к ним. Оплата всех моих выпусков на YouTube, создание такого продакшна, который я хочу. То есть у меня сейчас все очень скромно, я все снимаю со своего кармана. И оплата моего шоу.
Плюс все рекламные деньги из моего шоу тоже остаются у меня.
В общем, полный карт-бланш, поддержка и мое редкое упоминание этой партии.
– 50 миллионов рублей...
– Да. Я отказалась. Но я считаю, что я так дороже стою. Зато могу говорить то, что думаю.
Потому что если я примыкаю к какому-то сообществу, партии и беру за это деньги, я должна идти по той линии, по той проторенной дорожке, по которой меня ведут те, кто мне платит.
Поэтому пусть лучше мне никто не платит, пусть лучше я наберусь опыта, понаблюдаю, поживу, посмотрю, а потом, может быть, пойду в политику, а может быть, и нет.
Во всяком случае я все равно считаю себя человеком, который несет политическую повестку, который так или иначе касается политики. И мне большего не надо.

Мнение читателя (без правок)